Камни последней стены - Страница 36

— Исчерпывающее объяснение, — согласился Дронго. — Сегодня второе ноября. У нас осталась только неделя. В Германии живут два сотрудника группы Хеелиха. Габриэлла Вайсфлог и Бруно Менарт. Она живет в Нюрнберге, а он — в Веймаре.

— Да, — кивнул Андрей Константинович, — два человека. Вы думаете, они могут рассказать нам о Гайслере? Если это он, то тогда мы его упустили. Он появится в Берлине только десятого числа, когда будет уже поздно.

— У нас есть еще время, — ответил Дронго. — Кроме того, мы уже договорились, что если это Гайслер, то тогда он — сумасшедший. А псих не стал бы требовать такой суммы. К тому же, Гайслер не стал бы стрелять. Зачем ему подвергать себя такому риску? Ведь ему достаточно отсидеться неделю и получить свои деньги. Поэтому я думаю мы продолжим наши поиски. И из Франкфурта сразу поедем в Нюрнберг. Прямо сегодня вечером. Там недалеко, несколько часов езды на поезде.

— Лучше самолетом. Так будет быстрее.

— Я не знаю, как к вам обращаться. Андрей — слишком фамильярно, учитывая ваше звание и статус, а Андрей Константинович — слишком официально. Вам все-таки не больше сорока пяти. Так как мне вас называть?

— Андрей. А насчет звания вы ошиблись. Я всего-навсего…

— Сержант. Знаю. И не сомневаюсь, что вы еще будете маршалом. Но хочу сразу обговорить одно обстоятельство. Я не летаю самолетом там, где можно доехать поездом. Никогда и ни при каких обстоятельствах. Я ненавижу самолеты. Терпеть их не могу. И летаю только в силу вынужденной необходимости, когда невозможно добраться другим видом транспорта. Поэтому в Нюрнберг мы поедем поездом. И вообще, у меня есть несколько вредных привычек, о которых вам нужно было бы знать.

— Можно узнать сейчас, какие, чтобы не допускать ошибок в будущем? — спросил, скрывая усмешку, Андрей.

— Я вам скажу. Это совсем не смешно. Во-первых, я люблю поспать по утрам и вам не обязательно каждый раз посылать ко мне по утрам Ларису. Во-вторых, забудьте про самолеты. В Германии прекрасно отлаженная система железных дорог. В-третьих, я не люблю, когда ко мне относятся так демонстративно плохо, как Лариса. Это меня очень нервирует. И наконец, в-четвертых. Это самое важное. Я провожу расследование так, как считаю нужным. И если мне понадобится для этого запереться в отеле и семь дней думать, я так и сделаю. У вас есть возражения?

— Нет, — рассмеялся Андрей. — Насчет Ларисы не обещаю. У нее сложный характер. К тому же вы сами испортили отношения, когда проникли в наш номер и начали копаться в ее вещах…

— Она вам уже рассказала? Плюс ко всем недостаткам она еще и стучит на меня.

— Не думаю, что ей это понравилось. Повторяю, за исключением Ларисы, я готов выполнять все остальные пункты. Увы, ее характер трудно переделать. Кстати, я вас еще не спросил, что вы искали в наших вещах?

— Мне было интересно посмотреть ваши вещи, — объяснил Дронго, — чтобы составить мнение о степени вашей откровенности. Ведь если у вас в чемодане была специальная аппаратура и оружие, значит, вы привезли их в Израиль только с согласия местных спецслужб.

— Убедились?

— Да. Между прочим, я тоже собираюсь жаловаться. Ваша спутница вылезла из ванной, наставила на меня пистолет и чуть не застрелила. Мир мог лишиться такого «гениального человека», как я. Хотя я думаю, что мир бы этого не заметил.

— Давайте договоримся. Вы не будете копаться в ее вещах, а она не станет угрожать вам оружием. Тем более что сделать этого она уже не сможет. Она сдала пистолет представителю посольства.

Лариса поняла, что речь идет о ней, повернулась и посмотрела на мужчин. Равнодушно-холодные глаза скользнули по лицу Дронго.

— Я хотел у вас уточнить, — вспомнил Дронго. — Шилковский сказал, что не был за границей после своего переезда в Москву. Это действительно так?

— Нет. Он один раз был за границей, но, наверно, забыл об этом.

— Как это забыл? Где он был?

— В Белоруссии, — усмехнулся Андрей Константинович. — Раньше говорили, что Болгария не заграница, а сейчас это, наверно, Белоруссия. Он ездил туда на отдых три года назад. В бывший санаторий КГБ. У нас хорошие отношения с белорусскими товарищами. Поэтому он туда и поехал. Но мы, конечно, держали его и там под наблюдением.

— Понятно. Тогда он был прав. Если кроме Белоруссии нигде не был. Вы тоже хороши. Неужели все это время вы держали его под домашним арестом?

— Нет, конечно. Просто не было необходимости в его возвращении. Врачи вытащили его с того света, буквально спасли ему жизнь. В Германии все считали его убитым. Мы решили, что так будет лучше. Ему не стоило возвращаться.

— Вы точно знаете, что на них напали не сотрудники КГБ?

— Не нужно задавать таких вопросов, — попросил Андрей. — Мы не убийцы. Все было бы гораздо легче, если бы на Хеелиха и Шилковского напали наши бывшие коллеги. Тогда мы не пытались бы вычислить предателя.

— А может, он появился как результат вашего неспровоцированного нападения? Такой вариант разве исключен? Хеелих мог не доверять вам и попросить кого-нибудь из сотрудников подстраховать их на случай провала. Узнав, что вы ликвидировали руководителей группы, сотрудник посчитал возможным передать секреты американцам. Разве такой вариант событий невозможен?

Андрей Константинович оглянулся по сторонам. Дотронулся до лица, словно пытаясь снять несуществующие очки. И тихо произнес:

— Такой вариант возможен, и он был бы психологически оправдан. Но два момента мешают мне поверить в него. Я точно знаю, что никто в КГБ не хотел ликвидации полковника Хеелиха. И самое важное, что особенно опровергает вашу версию — если этот человек решил «подстраховаться» или у него был психологический шок после случившегося, то почему он так долго ждал. Он мог выйти на американцев несколько лет назад.