Камни последней стены - Страница 15

— Иди ты… — посоветовал Дамме. — Я останусь на своем посту до конца. Ты меня знаешь, я отсюда не уйду.

— У меня есть приказ руководства о ревизии нашего архива, — сообщил Хеелих.

— Понятно, — усмехнулся Дамме. — Я все время думал, кто будет нашим могильщиком. Значит, ты. Приедешь и заберешь самые важные документы, а остальные уничтожишь. Так?

— Мне нужен доступ. Сегодня вечером моя группа будет работать в вашем архиве.

— Делай, что хочешь. У тебя есть приказ, ты его должен выполнять. Я предупрежу охрану, чтобы вас пропустили. Ты всегда нравился начальству. Наверно, поэтому тебе больше доверяют, чем мне.

— С тобой тяжело говорить, — признался Хеелих. — Возьми отпуск и уезжай в горы.

— Нет, — ответил Дамме, — я приеду ночью. Хочу посмотреть, как вы будете разорять наш архив.

— Мы попытаемся спасти самые важные документы, — сказал Хеелих.

— У нас все самое важное, — ответил Дамме. — Я бы никому не позволил вывезти отсюда документы. Они должны исчезнуть вместе с нами.

— Может, люди и правы, — вдруг сказал Хеелих. — Если мы все такие упертые, как ты, Эрих, может, они правильно делают, что бегут от нас?

Он оставил своего собеседника в коридоре и пошел к выходу. Дамме молча смотрел ему вслед. Через полтора часа группа «Р» была в сборе. Полковник Хеелих оглядел сотрудников. Все были на месте. И все понимали сложность момента. Они были вместе в стольких ситуациях. Они так доверяли друг другу. Шилковский, Нигбур, Менарт, Вайс, Гайслер, Бутцман. Шестеро мужчин, не считая его самого, и единственная женщина — Габриэлла Вайсфлог. Они все смотрели на него. Они так привыкли ему доверять.

— У нас важное задание, — строго сказал Хеелих. — Ничего не буду объяснять, думаю, что вы сами все понимаете. Сегодня ночью нужно подготовить часть документации к вывозу из здания «Штази». Работать будем ночью, чтобы нам никто не помешал. Если сегодня начнем, к завтрашнему дню закончим. Перевезем документы завтра ночью. Вопросы есть?

— Вы получили официальный приказ? — Кажется, это спросил осторожный Бутцман.

— Да, — кивнул Хеелих, — у меня есть распоряжение министра национальной безопасности. Мы должны вывезти самые ценные документы из нашего архива.

— Кто еще знает о нашей операции? — уточнил Нигбур.

— Никто, — ответил Хеелих. — У нас есть приказ министра о проверке архива. Нам придется действовать самостоятельно. Я уже предупредил Дамме, что мы собираемся сегодня работать в архиве. Но в план операции он не посвящен. Нам предстоит сложная работа.

— Когда? — Последний вопрос задала Габриэлла. Может, сегодня вечером она должна была встретиться с кем-нибудь из своих многочисленных друзей?

— Прямо сейчас, — ответил Хеелих. — Мы начинаем работать.

Москва.

31 октября 1999 года

— Что у вас за манеры, — рассерженно говорил Осипов, обращаясь к Дронго. — Зачем нужно было говорить Шилковскому, что вы нештатный сотрудник разведки. У вас какая-то болезненная неприязнь к государственным организациям. И ваши расспросы о его возвращении в Германию. Он только начинает приходить в себя. Врачи буквально вытащили его с того света. А вы мучили его своими бестактными вопросами.

— Во-первых, подслушивать всегда плохо, — пошутил Дронго, понимавший, что их разговор не только прослушивался, но и был записан дежурным офицером. — Во-вторых, он не такой слабохарактерный, как вы его представляете. Все-таки он бывший сотрудник внешней разведки и офицер, а не барышня. И наконец, в-третьих, я действительно не люблю государственные организации. Но я их не люблю только после августа девяносто первого года. И еще больше — после декабря, когда именно с них началось разрушение моего государства. Вам легко говорить, Георгий Самойлович. Вы остались работать в своей стране, в своем городе, в своей организации. Вам не пришлось отказываться от своих взглядов, приносить присягу новым господам и новым режимам. А для меня такой выбор был невозможен. Некоторые из моих знакомых очень неплохо устроились. Они продают себя любому режиму, готовы приносить присягу кому угодно. Лишь бы за это им хорошо платили. А я всегда помню Конфуция, который сказал: «Благородный муж служит государству до тех пор, пока это не входит в противоречие с его принципами чести». Хотя Конфуций, кажется, сказал вместо слова «государство» — «государь», а для меня это еще более неприемлемо. Вот поэтому я с тех пор и не люблю государственные организации. Имея такой аппарат, располагая разветвленной агентурной сетью во всем мире, вы не смогли и не захотели предотвратить распад своего государства. Как я после этого должен к вам относиться?

— У меня такое ощущение, что нам пора прекращать операцию, — зло сказал Осипов. — Ваши патетические речи больше подходят для митингов коммунистов, а не для нашего ведомства.

— Думаете, поможет? — пожал плечами Дронго. — Давайте лучше договоримся, что вы не будете меня дергать. Я работаю своими методами. Если вы мне поручили работу, я ее постараюсь сделать. А каким образом я ее выполню, это мое дело.

— Как угодно, — сухо сказал Георгий Самойлович. — Между прочим, гонорар мы уже перевели на ваш банковский счет.

— Напрасно. Если я потерплю неудачу, мне придется возвращать деньги.

— А вы можете потерпеть неудачу?

— Странный вопрос. Вы считаете, что у меня могут быть гарантии? Вы ведь профессионал.

— Именно поэтому я вас и предложил. Дело обстоит не совсем так, как вы полагаете. Вам нужно не просто вычислить предполагаемого информатора. Боюсь, что нам будут мешать. И мешать с определенной целью. Американцы готовы выложить любые, абсолютно фантастические, суммы, чтобы получить информацию об агентуре, «законсервированной в Германии». Мы предприняли очень большие усилия десять лет назад, чтобы сохранить наиболее ценных агентов. Очень большие усилия, — повторил Осипов. — И вы даже не можете себе представить, какой будет нанесен ущерб, если все еще существуют копии документов, которые должны были быть уничтожены.